- Театра еще не было.
- Пьер! - сказала жена, подбирая салоп, но он продолжал:
- Madame Шальме была на Тверской...
В глубине возка раздался молодой, звонкий смех.
- Папа, выходи - ты так заговорился.
Старик как будто теперь только хватился, что они проехали, и оглянулся.
- Выходи же.
Он надвинул шапку и покорно полез из двери. Швейцар принял его под руку, но, убедившись, что старик еще очень хорошо ходит, он тотчас же предложил свои услуги даме. Наталья Николаевна, жена, и по собольему салопу, и по тому, как долго вылезала, и по тому, как тяжело легла ему на руку, и по тому, как прямо, не оглядываясь, опершись на руку сына, пошла на крыльцо, показалась ему очень значительною. Барышню от девушек, которые повылезли из другого возка, он даже не отличил: так же, как и они, она несла узелок и трубку и шла сзади. Только по смеху и тому, что она назвала старика отцом, он узнал ее.
- Не туда, папа, направо, - сказала она, останавливая его за рукав тулупа. - Направо.
И на лестнице из-за стука шагов, дверей и тяжелого дыхания пожилой дамы раздался тот же смех, который слышался в возке, который, когда кто слышал, непременно думал: вот славно смеется, завидно даже.
Сын Сергей занимался устройством всех материальных условий в дороге, и занимался этим хотя и без знания, но с свойственной двадцати пяти годам энергией и самоудовлетворяющей деятельностью. Раз двадцать по крайней мере и, кажется, без особенно важных причин он в одном пальто сбежал вниз к саням и вбежал опять наверх, подрагивая от холода и через две и три ступеньки шагая своими молодыми длинными ногами. Наталья Николаевна просила его не простудиться, но он уверял, что ничего, и все отдавал приказания, хлопал дверьми, ходил, и когда, казалось, уж дело стояло за одними слугами и мужиками, он несколько раз обошел все комнаты, выходя из гостиной в одну дверь и входя в другую, и все отыскивал, что бы еще сделать.
- Что ж, папа, поедешь в баню? Узнать? - спросил он.
Папа находился в задумчивости и, казалось, вовсе не отдавал себе отчета в том, где он находился. Он не скоро ответил.
Он слышал слова и не понимал. Вдруг он понял.
- Да, да, да; узнай, пожалуйста, у Каменного моста.
Глава семейства торопливым, взволнованным шагом обошел комнаты и сел на кресла.
- Ну, теперь надо решить, что делать, устраиваться, - сказал он. Помогайте, дети, живо! молодцами! таскайте, устанавливайте, а завтра пошлем записочку и Сережу к сестре Марье Ивановне, к Никитиным, или сами поедем. Так, Наташа? А теперь устраиваться.
- Завтра воскресенье; надеюсь, прежде всего, ты поедешь к обедне, Pierre? - сказала жена, на коленях стоя перед сундуком и отпирая его.
- И то, воскресенье! Непременно все поедем в Успенский собор. Этим начнется наше возвращение. Боже мой! Когда я вспомню тот день, когда я в последний раз был в Успенском соборе... помнишь, Наташа? Но не в том дело.
И глава семейства быстро встал с кресла, на которое только что сел.
- А теперь надо устраиваться.
И он, ничего не делая, ходил из одной комнаты в другую.
- Что ж, будем чай пить? или устала, хочешь отдохнуть?
- Да, да, - отвечала жена, доставая что-то из сундука, - ведь ты хотел в баню.
- Да... в мое время были у Каменного моста. Сережа, поди же узнай, есть ли еще бани у Каменного моста. Вот эту комнату займу я с Сережей. Сережа! хорошо тебе тут будет? - Но Сережа пошел узнать о банях.
- Нет, все нехорошо, - продолжал он, - у тебя не будет хода прямо в гостиную. Как ты думаешь, Наташа?
- Ты успокойся, Pierre, все это устроится, - отвечала Наташа из другой комнаты, в которую мужики вносили вещи. Но Pierre находился под влиянием восторженного состояния, произведенного приездом на место.
- Ты смотри, Сережины вещи не смешай; вот его лыжи бросили в гостиной...
И он сам поднял их и особенно осторожно, как будто от этого зависел весь будущий порядок помещенья, поставил их к притолоке и прижал к ней. Но лыжи не приклеились и, только что Pierre отошел от них, с грохотом упали поперек двери. Наталья Николаевна поморщилась и вздрогнула, но, увидав причину паденья, сказала:
- Соня, подними, мой друг.
- Подними, мой друг, - повторил муж, - а я пойду к хозяину, иначе не устроите; надо с ним обо всем переговорить.
- Лучше за ним послать, Pierre. Зачем ты беспокоишься?
Pierre согласился.
- Соня, позови этого... как бишь? M-r Cavalier, пожалуйста; скажи, что мы хотим обо всем переговорить.
- Шевалье, папа, - сказала Соня и приготовилась идти.
Наталья Николаевна, которая тихим голосом приказывала и тихими шагами ходила из комнаты в комнату, то с ящиком, то с трубкой, то с подушкой, незаметно расставляла из горы поклажи все на свое место, успела, проходя мимо Сони, шепнуть:
- Не ходи сама, пошли человека.
Покуда человек ходил за хозяином, Pierre употребил свой досуг на то, чтобы под предлогом содействия своей супруге смять ей какую-то одежду, и на то, чтобы спотыкнуться на опорожненный ящик. Удержавшись рукой за стену, декабрист с улыбкой оглянулся. Жена, казалось, была так занята, что не заметила; но Соня глядела на него такими смеющимися глазами, что, казалось, ожидала позволенья посмеяться. Он охотно дал ей это позволенье, рассмеявшись сам таким добродушным смехом, что все бывшие в комнате, от жены до девушки и мужика, рассмеялись. Этот смех еще более воодушевил старца; он нашел, что диван в комнате жены и дочери стоит для них неудобно, несмотря на то, что они утверждали противное, прося его успокоиться. В то самое время, как он собственноручно пытался с мужиком перетащить эту мебель, вошел в комнату хозяин-француз.
- Вы меня спрашивали, - сказал хозяин строго и, в доказательство своего, ежели не презрения, то равнодушия, достал медленно свой платок, медленно развернул и медленно высморкался.